Особенности древнерусского города

Образ города мог и растягиваться, разворачиваться, распространяясь на все большую и большую территорию. Его про­порции при этом менялись до неузнаваемо­сти. Стены окольных городов бывали совсем лёгкими, в XVI — XVII вв. их чаще называли острогами, а не городами. Однако образ города, редуцируясь, не исчезал все же полностью никогда в пределах человечес­ких поселений, где каждая жилая ячейка имела свою «городьбу». И разве известный обряд «опахивания селения», совершавший­ся с целью защиты от нападения злых ду­хов, не делал это село умозрительно соот­носимым с городом? Понятие города было связано не только с образом горы, но и с идеей преграды, что, может быть, еще важ­нее, хотя и то и другое — неразрывно свя­занные по своей этимологии термины. Вы­деление преград, границ даже очень боль­ших территорий наделяло их важнейшим признаком определенности, измеримости, а отсюда и освоенности, и уже давало намек на зарождение в них градостроительного образа. Идея города растворялась в природе и в то же время, вычленяясь из природы, она как бы обращалась к человеку, посто­янно сопровождая и «обрамляя» всевозмож­ные проявления его жизнедеятельности.

Можно сказать, что основополагающей функцией архитектуры и градостроительства было создание необходимых барьеров, пре­град между разными пространствами — «своим» и «чужим», освоенным человеком и служащим ему, и внешним — неизвестным, опасным и враждебным. Понятно почему в таком случае столь большое внимание уде­лялось точкам входов, воротам и дверям. Древние римляне, например, ставили у го­родских ворот статуи двуликого Януса — посредника между мирами. В средневековой Руси над воротами всегда или сооружались церкви, или устанавливались в киотах ико­ны. Часто также ставились церкви и часовни рядом с воротами — для их духовной защиты.

Проходя через городские ворота, человек попадал в разные по своей значимости про­странства. Вполне закономерно, что про­странство внутри детинца являлось самым значимым и самым священным. Оно было очень неоднородным и в пределах одной крупной городской зоны, поскольку в этой зоне располагались разные по значимости объекты. Доминирующее положение детин­ца оказывалось все же неабсолютным, ткань города имела полицентрическую структуру со сложной многоступенчатой системой су­бординации. Особенно это касалось круп­ных городов, которые и возникали на базе целых гнездовий поселений, и в дальнейшем, в пору своего расцвета, включали в себя сра­зу много притягательных в градостроитель­ном отношении точек: храмов, княжеских дворов, позже, в централизованном государ­стве, — административных учреждений, приказов, различного рода подворий и ко­нечно же торгов, которые возникали и в центре города, и у ворот, и у пристаней, и на верхних посадах.

Исключительно большое значение приоб­рели с течением времени монастыри, распо­лагавшиеся как вдали от городов, так и в их центрах, и среди посадов, и на ближних и дальних подступах к городам, где они иногда становились «сторожами» — передовыми форпостами, говоря языком другой эпохи. Стены монастырей могли приобретать кре­постной характер. В XVI — XVII вв. та­кие монастыри получили весьма заметное, если не ведущее положение в ансамблях го­родов. По сути дела, это были города в го­родах, о чем прямо писал, например, барон Герберштейн, посещавший Московию в пер­вой половине XVI в. Превращаясь в круп­ных феодальных собственников, монастыри становились в определенном смысле конку­рентами городов, в ряде случаев они оказы­вались на положении градообразующего ядра, то есть начинали играть роль детин­ца или кремля нового города, посады кото­рого формировались из монастырских сло­бод. Так возник город Троице-Сергиев Посад. А в Ярославле, например,